— Особисты следы заметали, — со знанием дела молвил Гумоз. — Очень я не люблю особистов.

— Готов поверить, — поддакнул Новиков, оставив за скобками, какой именно части заявления.

Я не знаю, почему именно военные строители выкопали здесь целый лабиринт, может быть, такую странную, кривую и нерациональную планировку убежища предопределял характер залегающих грунтов со скальными выходами… Гранит долбить — то ещё удовольствие. Но за подземными залами возник ещё один поворот, как позже выяснилось, последний.

Дальше обзор закрывала стальная баррикада — не менее четырёх поваленных шкафов, вытащенных служивыми подземелья из помещения наружу и брошенных тут с руганью и проклятиями — мне подумалось именно это. Психанули бойцы. Фонари обозначили большую нишу справа, откуда, скорей всего, эти шкафы и выволакивали согласно не очень умному приказу командира. Напротив виднелось ещё одно помещение с дверью и, что удивительно, с окном!

— Мы тут сидим! — теперь надсадный мальчишеский крик хоть и с трудом, но уже можно было разобрать на слова.

Здесь всё из стали и бетона, никакого дерева. Дверь, за которой они прятались, была такой же, как и в других отсеках, она хорошо глушит звук.

— Где именно?! — нетерпеливо рявкнул Гумоз.

— За дверью, мы закрылись! — отозвался ребёнок.

— Точнее скажи! За какой?!

— Ржавая, с ручкой! — мальчишка чуть не плакал от отчаяния.

— Тут все с ручкой!

— Прекрати, Мишка, не заводи детей, — Новиков сердито остановил Сомова. — Они просто драпали что есть мочи, до упора, пока было, куда бежать. Значит, в самом конце, найдём без крика. И крикнул уже сам: — Мы скоро, ждите!

Да, подростки влезли сдуру в самую кашу и почти сразу побежали в предсмертном ужасе. Глядя на тело расстрелянного монстра-ибага, несложно было представить, что пережили неокрепшие детские души… Здесь и взрослого инфаркт хватит.

Гул возвысился до громкого, а чвякающие переливы вызывали нехорошие ассоциации с работой гигантской стиральной машины. Лишь бы она отжимать не начала с дроблением костей в порошок… Скоро стало понятно, что непонятный гул исходит из странного помещения с окном, больше подобных в подземелье не было. Гумоз уже успел найти под линией внешней электропроводки крюк, вбитый в стену чуть ниже серых керамических катушек, и повесил фонарь на него. С учётом налобников света хватало.

— Осторожно подходим, парни, не нравится мне эта комнатка. Дверь не открывать! — предупредил я.

А дверь была чуть приоткрыта. Из коридора к ней тянулся чёрный след пролитой крови, в плохую комнатку недавно кого-то затащили.

— Дима, тылы контролируй. Вот бы где твои капканы пригодились, — вспомнил я.

Под углом было видно, что стекло этого небольшого окна очень толстое, сантиметров восемь. Значит, пуленепробиваемое. Что у них здесь находилось, чёрт возьми?

— Камера пыток, — подсказал Михаил, держа помповик направленным в сторону двери. — Здесь военные врачи-убийцы пытали подопытных.

— Да перестань ты хохмить! — потребовал я.

— Какие тут шутки, — проворчал он. — Есть другие версии? Броневое окно зачем?

Он чуть опустил ружьё, подошёл к окну, посмотрел и что-то увидел. Такое, что даже рот открыл. Хотел сказать, да не смог. Гумоз так и застыл с открытом ртом.

Посреди комнаты на полу стоял большой плоский контейнер — гигантская кювета, в которой были кости, свежие, с багровыми ошмётками мяса: рёбра, странной формы грудная клетка, длинные трубчатые кости и маленький череп… Я даже испугаться не успел, потому что понял — грудина не человеческая.

Это была не последняя жертва. Возле контейнера на длинной лавке сидело невообразимого вида волосатое чудовище, не дай бог такому присниться в кошмарных снах. Сначала мне показалось, что перед нами огромная мутировавшая в результате экспериментов горилла. Только вместо ног у неё тоже росли руки, длинные, бугристые от прокачанных мышц, невероятно мощные. И только на них не было этой длинной и тонкой шерсти, под которой легко просвечивалась кожа монстра на остальных частях тела. Свет фонарей этому порождению ада ничуть не мешал.

Устроившись поудобней, существо, ухватив нижними лапами-ручищами тушу прыгуна, которого оно же и затащило к себе, неторопливо копалось во внутренностях. Примерившись, оно легко отрывало целые куски толстыми и длинными пальцами, потемневшими от засохшей крови. Тварь кайфовала — добывала из вскрытой туши что-то особенно вкусное, деликатесное, с видимым наслаждением обсасывала, выжимая самый сок, а затем небрежно швыряла остаток в кювету. Это был десерт, так сказать.

Вот существо оторвало целый кусок грудины и, недовольно рыкнув, отбросило его в сторону. Мы с Гумозом наблюдали за этим беспредельно жутким пиршеством, как завороженные. Вот исчадие остановилось, выпрямилось — устало! Затем куском оторванной шкуры прыгуна тварь спокойно вытерла пот со лба. Пот! От такой дикой антропоморфности мне стало безумно, отчаянно страшно. Большая круглая голова в уродливых шишках, тугой загривок со складками жира и зубастая пасть до ушей — ещё один символ вселенского кошмара!

Продолжив рвать свежую плоть, тварь, звучно чавкая, каким-то образом непрерывно и громко гудела, именно это звук мы и слышали в коридоре.

— Не слушайте его! — раздался издали мальчишеский вопль. — Заткните уши!

Существо наконец-то насторожилось, отложило на скамью склизкий ливер и принялось то ли прислушиваться, то ли принюхиваться. Гумоз инстинктивно отшагнул от оконца, присел и потянул вниз меня. Рядом никак не мог набрать в лёгкие воздух Новиков.

И тут тварь заревела по-настоящему, переводя низкие частоты своего гудения в инфразвук. В голове что-то щёлкнуло, и всё вокруг поплыло.

Я почувствовал, как этот адский голос отдаляется, уходит в сторону, как будто поднимается куда-то… Или это я лечу в пропасть? Словно на гигантских качелях двигались стены и потолок бетонного коридора, всё так же пульсировал страшный, но почти уже плохо слышимый рёв, мерцал свет какого-то фонаря… Менялось само пространство вокруг меня, и вместе с этим утрачивалось чувство реальности. Словно сквозь вату, приседая ещё глубже, болезненно охнул Сомов, начавший бить себя руками по голове, и только Димка каким-то чудом словно включился в реальность. В его руках возник взрывпакет. Дикий сюрреализм сцены не позволял реагировать быстро.

— Дверь откройте, — прошептало пространство его раззявленным ртом.

И нас словно что-то подстегнуло, немного отгоняя нестерпимую боль в ушах. Наверное, именно слова Новикова — призыв к сопротивлению этому ужасу, к борьбе за свои и детские жизни. В трещавшей от накатывающих волн инфразвука голове возникла злость на отсутствие воли, судорожный порыв, жажда действия.

Чудовище что-то сообразило. Может, эта мерзкая тварь умела читать, если не мысли, то человеческие рефлексы и порывы. Вскочив, она за секунду оказалась у двери, вцепившись лапищами в ручку.

— Держи! — Новиков сунул мне взрывпакет и бросился помогать Михаилу.

— Сильней тяните! — истерично орал я, запаливая шнур.

Два физически крепких мужика, находящихся в состоянии боевой ярости, никак не могли перетянуть эту мифологическую скотину!

Вот щель чуть увеличилась.

— Ещё!

Оба заорали в голос и потянули на разрыв спины — щель приоткрылась, дымящийся взрывпакет улетел в камеру пыток. Хлоп! Дверь с резким стуком захлопнулась.

Бум! Створка отлетела в обратную сторону, стукнув в бетон рядом с прижавшимися к стене мужиками. Я тут же влетел в помещение и с трёх метров влепил из двух стволов по твари, почти не целясь — тут не промахнёшься! И в башку из нарезного!

Рев прекратился. Меня скрутило спазмом, за которым последовала страшная тошнота. Если бы поел перед рейдом — выплескало бы все кишки… Исчезло ощущение гигантских качелей, смещения параметров пространства, пульсации света и звука. Гумоз монотонно бормотал ругательства, раз за разом поворачивая голову из стороны в сторону, а Димка нашаривал выпавшую из рук «Сайгу».